меня тут не было, но мне тут жутко
Я выросла вне советского культурного пространства и в школьной программе история СССР была представлена кратко и фрагментарно. У меня нет культурной или эмоциональной связи с советским прошлым — оно не является частью моей памяти, но материальная среда моего собственного детства была во многом наследием советской эпохи. Мебель, архитектура, посуда, детали интерьеров — всё это в постсоветские годы оставалось почти таким же, каким было создано в советское время.
- Заброшенный пионерлагерь на Урале, фото NORDSKIF
- Фото из архива садика, в который я ходила
Столкнувшись с фотографиями заброшенных советских детских лагерей, я ощутила странное напряжение между незнакомым прошлым и знакомой материальной формой этого прошлого. Я не ностальгирую по советскому детству, но его материальные следы присутствовали в моём собственном детстве, поэтому разрушенные лагеря вызывают сложную двойную реакцию: притяжение (и чувство уюта) к знакомым формам и жуткость от их разрушенного контекста. Свой детский сад или школу из воспоминаний я никогда не видела такими — там всё переделано, от старой советской обстановки почти ничего не осталось. Но глядя на лагеря, я как будто вижу, во что могли бы превратиться те пространства, если бы их забыли. Через них я вижу, как разрушается то материальное, что было частью моего детства.
Принцип отбора визуального материала
В исследование включены:
— фотографии заброшенных советских пионерских лагерей, вызывающие у меня смешанные чувства узнавания, тревоги и жуткого;
— снимки из моего личного архива: школьные интерьеры, дворы, детский сад;
Сравнивая эти изображения, я выявляю визуальные и эмоциональные совпадения, раскрывающие эффект «жуткого»: разрушенные пространства напоминают мне о тех местах, которые я знала, но теперь вижу их как будто после смерти.
Принцип выбора источников
Теоретической основой исследования стали следующие тексты:
— эссе Зигмунда Фрейда «Жуткое» (1919) как интерпретация парадокса узнавания и страха в образе лагерей;
— работа Юлии Кристевой «Силы ужаса» и её концепция абъекта/абъекции — как описания двойственного притяжения и отталкивания от разрушенного, чуждого, но ранее «своего»;
Ключевой вопрос и гипотеза исследования
Что происходит с нашим восприятием прошлого, когда мы сталкиваемся с его разрушенной материальной оболочкой?
Моя гипотеза: фотографии разрушенных лагерей вызывают жуткое ощущение потому, что они визуализируют ту судьбу, которая могла бы постигнуть знакомые мне пространства. Я боюсь этих образов не только потому, что они разрушены, но потому, что они слишком похожи на то, что я знала в детстве.
мне тут страшно
Сталкиваясь с фотографиями руин лагерей, я одновременно узнаю и не узнаю их. Знакомые с детства формы и материальные объекты предстают в контексте разрушения. Пустые корпуса, покрытые пылью и плесенью, выглядят узнаваемо, но зловеще. Эта встреча уютных воспоминаний из детства с их разрушенной материальной составляющей рождает эффект, который Зигмунд Фрейд описывал понятием das Unheimliche — «жуткое», когда знакомое становится пугающе чужим.
1)Заброшенный пионерский лагерь вертолётного завода им. Миля 2) Лестница в школе, в которой я училась, личный архив, 2019
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Жуткое пугает не новизной, а именно тем, что было «до боли знакомо».
1)Яндекс карты, двор садика, в который я ходила, 2020 2)Заброшенный лагерь, фото NORDSKIF
Заброшенный пионерский лагерь вертолётного завода им. Миля
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Фрейд в эссе «Жуткое» (1919) отмечал парадокс: жутким нас делает вовсе не абсолютно новое и неизвестное, а скорее то, что было когда-то хорошо знакомо, домашним (heimlich), но вследствие вытеснения стало чужим. Он ссылается на слова философа Ф. Шеллинга о том, что жуткое — это «нечто, что должно было оставаться скрытым, но всплыло на поверхность». Другими словами, ранее привычное и свойское вызывает страх, когда возвращается из забвения в искаженном виде. В моём случае именно это и происходит: привычные предметы детства возвращаются ко мне со страниц фотографий, но возвращаются уже мертвыми, разрушенными, превращёнными в обломки. Такая метаморфоза родного в пугающее идеально вписывается в фрейдовское определение жуткого как эффекта возвращения вытесненного.
Пионерлагерь «Сказочный»
Фото из архива моего садика
- Заброшенный лагерь, фото NORDSKIF
- Стадион возле школы, в которой я училась, яндекс карты, 2020
Важно подчеркнуть, что эффект жуткого возникает у меня несмотря на отсутствие прямых воспоминаний об этих лагерях. Я никогда не была в пионерлагере, то есть не обладаю своими воспоминаниями об этих местах. У меня нет ностальгии по советскому детству, но его материальные следы присутствовали в моём собственном детстве. Поэтому руины лагерей вызывают сложную двойную реакцию: с одной стороны, притяжение к знакомым образам, с другой — жуткость от их мёртвого, разрушенного состояния или пустоты.
- Заброшенный лагерь, фото BIOLENA
- Фото из архива садика, в который я ходила
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
я узнаю этот запах
Рассматривая фото зала для выступления в лагере, я показала его своей подруге и спросила: какое чувство оно вызывает у тебя? Она ответила: «запах столовой из школы, в которой мы учились». И это произвело на меня сильное впечатление, ведь я тоже его почувствовала.
- Пионерлагерь на Урале, фото NORDSKIF
- Фото актового зала моей школы из личного архива, 2018
Дело в том, что возле актового зала находилась столовая. Рассматривая фото зала в лагере и найдя в своём личном архиве фото актового зала в своей школе, я поняла, что даже если мы никогда не были в тех местах, наше тело реагирует на их изображения так, будто они нам знакомы с детства, ведь залы действительно очень похожи, и смотря на фото из лагеря появляется чувство уюта и запаха школьной столовой, но одновременно с этим возникает жуткое ощущение от того, что это место разрушено, хоть и прототип в моей памяти всё еще целый. В этот момент прошлое будто всплывает в ощущениях, минуя сознательную память. Даже если мы не были в этих лагерях, наше тело реагирует на их изображения так, будто они нам знакомы. Такой феномен можно рассматривать в русле фрейдовского возвращения вытесненного — когда вытесненное бессознательное содержание внезапно вторгается в повседневность не через логику, а через чувство.
- Заброшенный пионерский лагерь, расположенный в Уральской лесной глуши, фото Никита Алферов, 2025
- фото столовой из моей школы, личный архив, 2018
Заброшенный пионерский лагерь, расположенный в Уральской лесной глуши, фото Никита Алферов, 2025
- Пионерлагерь на Урале, фото NORDSKIF
- кабинет технологии в моей школе, личный архив, 2018
Жуткое переживание от пространства может включать весь спектр ощущений: зрительные образы сплетаются с запахами, звуками, телесными чувствами. В такие моменты граница между настоящим и прошлым размывается: мы как бы оказываемся одновременно в своём детстве и в чужом, в реальности и в воспоминании.
1)Коридор школы, в которой я училась, личный архив, 2018 2)Пионерлагерь на Урале, фото NORDSKIF
- Коридор школы, в которой я училась, личный архив, 2018 2)Пионерлагерь на Урале, фото NORDSKIF
Мне тут уютно
Помимо концепции жуткого у Фрейда, описывающей интеллектуально-эмоциональный парадокс знакомого-чужого, мои ощущения можно проанализировать через понятие абъекции, разработанное философом и психоаналитиком Юлией Кристевой.
Абъекция (от лат. abjectio — отвержение) означает переживание остро смешанных чувств отвращения и притяжения к чему-то, что было исключено из мира живого или из нашего «Я».
Кристева описывает абъект как нечто, что выброшено из символического порядка — например, труп или нечистота — и вызывает ужас, потому что нарушает границы между собой и другим, жизнью и смертью. Отвратительное манит и отталкивает одновременно: мы узнаём в нём то, чем эта вещь была до изгнания (скажем, тело, когда-то живое), и в то же время нас пугает причина, по которой оно было изгонано (разложение, смерть). Недаром отмечают, что абъект во многом схож с жутким по своей структуре чувств: в нём смутно узнается прежняя знакомость, но он воспринимается как страшный чужак. Ю. Кристева даже вводит образ «жуткого чужака» — того странного, что оказывается возвращением давно отторгнутого прошлого.
- Лагерь «Восход» расположен на задворках города Сергиев Посад, фото BIOLENA
- Фото двора района, где я жила, яндекс карты, 2020
Кристева исследовала природу отвращения как особого вида эмоциональной реакции, в которой заложено одновременное притяжение и отталкивание. В своём эссе «Силы ужаса: эссе об отвращении» она пишет, что в отвращении есть нечто от «неудержимого и мрачного бунта» против того, что пугает, но при этом этот же объект странно манит к себе. Человек как бы бросается прочь и одновременно не может отвести взгляд — движение напоминает бумеранг, который одновременно притягивается и отталкивается, выводя нас из равновесия.
1. Фото из заброшеного лагеря, автор PILA 2. Фото из архива садика, в который я ходила
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Я вижу на фотографиях знакомые мне с детства предметы и интерьеры, то есть распознаю в этих руинах следы прежней жизни. Можно сказать, я угадываю, чем был этот лагерь прежде, «до изгнания». Одновременно меня отвергает, пугает его нынешнее состояние — грязь, плесень, запустение. Я сталкиваюсь с абъектом: нечто когда-то свое и живое, ставшее чужим и мертвым. Поэтому реакция сложная: меня тянет знакомое, мне кажется это место уютным, но меня пугает и отвращает разрушение. Такое переживание вполне вписывается в описанный Кристевой механизм абъекции, при котором узнавание внутри отвращения рождает эффект жуткого.
1)Лагерь «Восход» расположен на задворках города Сергиев Посад, фото BIOLENA 2) двор района в котором я жила, яндекс панорама, 2020
Лагерь «Сказка», фото Рубцов Сергей
Заключение
Мой опыт столкновения с изображениями заброшенных советских лагерей оказался не просто визуальным или историческим интересом, а глубоко личным и телесным переживанием. Я росла вне идеологического советского контекста и не обладаю собственными воспоминаниями о жизни в СССР, однако материальная среда моего детства — мебель, архитектура, посуда — была продолжением советского прошлого. Эти обыденные, «немые» объекты из детства всплыли в пугающем искаженном виде в кадрах разрушенных лагерей, вызывая амбивалентную реакцию: чувство уюта от узнавания и страх перед их опустошённым состоянием.
Заброшенный лагерь, фото NORDSKIF
Фрейд З. Жуткое // Фрейд З. Психоанализ и культура. — М.: Канон+, 2018. — С. 224–250.
Кристева Ю. Силы ужаса: эссе об отвращении / пер. с франц. М. Мамардашвили. — М.: Логос, 2021. — 304 с.
Hirsch M. The Generation of Postmemory: Writing and Visual Culture After the Holocaust. — New York: Columbia University Press, 2012. — 320 p.
Шеллинг Ф. Философские исследования о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах. — М.: Республика, 2000. — 256 с.
Йенш Э. О психологии жуткого // Психоаналитическое обозрение. — 2002. — № 2. — С. 115–129.
