Поселки-призраки Магаданской области. Тоска и восхищение
Концепция
Заброшенные места оказывают сильное влияние на многих людей. Возможно, причина этого заключается в том, что для нашего менталитета жить прошлым часто представляется более романтичным и привычным, чем существовать в настоящем. Нам свойственно не просто вспоминать прошлое, но и бесконечно его расщеплять, рефлексировать, проигрывать альтернативные судьбы — свои и чужие. Кроме того, в пространстве, не диктующем больше никакой функции, есть простор для фантазии, и людей привлекает загадочность и ностальгия, возможно даже по временам, которые не были им знакомы. Как, например, современное поколение может тосковать по СССР или имперской России.
В 2018 году, когда я жила в Магадане, мы с семьей ездили в санаторий к минеральным источникам на Талую (поселок). Тогда на нашем пути встретились несколько заброшенных поселков, и в одном из них мы останавливались, чтобы посмотреть на застывшую жизнь. Мы заходили в квартиры и поражались запустению. В тот момент во мне появилось очень странное чувство, наполненное одновременно тоской и восхищением. Поэтому сейчас я бы хотела осмыслить эти детские иррациональные чувства и изучить историю тех мест, которые я когда-то видела.
фото из личного архива автора, п. Атка, Магаданская область, 2018
Эта работа посвящена феномену заброшенных поселков как особому типу пространства, в котором прошлое обретает материальность, а настоящее теряет устойчивость. Исследование сосредоточено на трех поселках Магаданской области, каждый из которых представляет отдельный аспект этого феномена. Атка — классический пример советского поселка, знакомство с которым впервые пробудило во мне интерес к заброшенным территориям. Кадыкчан — трагический монопоселок, исчезнувший почти мгновенно, оставив после себя редчайший по силе эмоционального воздействия ландшафт памяти. Талая — поселок в медленном процессе умирания, но одновременно пытающийся возродиться через реставрацию санатория; его амбивалентность позволяет увидеть, что значит быть пространством «между».
Цель визуального исследования — понять, каким образом заброшенные поселки становятся не просто географическими точками, а сложными культурными феноменами, где переплетаются память, утрата, воображение и тишина. Меня интересует, почему такие пространства обладают почти гипнотическим эффектом, как они влияют на человека на уровне восприятия и эмоций. Через анализ визуального материала, исторического контекста и собственных впечатлений я рассматриваю заброшенный поселок как лиминальное пространство — порог между жизнью и исчезновением, которое одновременно ранит и притягивает.
В качестве опоры для исследования я буду использовать концепции Пьера Норы, Виктора Тернера и Ги Дебора.
Дом в п. Атка, Магаданская область
Исторический и социальный контекст: рождение и исчезновение северных поселков
Феномен заброшенных поселков в России не возник случайно. Это результат целой исторической эпохи, в которой государству принадлежала власть не только над пространством, но и над тем, какие места должны существовать и каким образом. XX век стал временем, когда в Сибири, на Дальнем Востоке и особенно в Магаданской области возникла целая сеть искусственно созданных поселений. Они появлялись там, где нужно было обеспечивать добычу золота, олова, угля, урана, где нужно было прокладывать дороги, проводку линий снабжения, размещать временные вахтовые лагеря и обслуживать стройки. Эти поселки не росли органично, как города, которые возникают вокруг торговли или естественных путей. Их строили быстро, жестко, целенаправленно, подчиняя местность задачам государства.
Особенно ярко этот процесс проявился на Колыме. Магаданская область изначально создавалась как проект развития крайне сурового региона, где центральным пунктом был не человек и его быт, а добыча. Именно поэтому архитектура большинства северных поселков напоминала технический инструмент: функциональность определяла все, от расположения домов до ширины улиц. Если поблизости открывался новый рудник, рядом ставили домики для рабочих; если нужно было обслуживать трассу, появлялся небольшой поселок дорожников. Поселки возникали почти мгновенно, а спустя десятилетия исчезали так же стремительно.
В 1960–1980-е годы сеть таких поселений была густой и живой. В Магаданской области работали школы, клубы, локальные больницы, связи, котельные, гаражи, автобазы. Но жизнеспособность всего этого пространства была полностью зависима от экономической модели государства. Когда после распада СССР добыча стала нерентабельной, субсидии прекратились, предприятия закрывались одно за другим, а транспортная система начала разрушаться, эти поселки практически в одночасье потеряли смысл существования. Люди уезжали, и вместе с ними исчезала инфраструктура, тепло в домах, школы, детские сады. Для северных поселков гибель почти всегда начиналась с закрытия школы. Это был отчетливый символ: если не осталось детей, то не осталось и будущего.
Василий Образцов, поселок Атка, Магаданская область, 2016
Суровый климат завершал начатое. Там, где нет постоянного отопления, дома промерзают буквально за одну зиму. Стены трескаются, стекла выпадают, крыши проваливаются под тяжестью снега. Пространство, еще недавно населённое людьми, за считанные годы превращается в руины. И через десять–пятнадцать лет оно приобретает ту особую визуальность, которая сегодня притягивает взгляд: пустые коридоры, снег внутри зданий, брошенные вещи, натянутые провода, заросшие улицы. Так постепенно формируется культурный образ «русских призрачных городов» — мест, в которых человеческая жизнь уже отсутствует, но ее следы продолжают существовать.
Пространство словно само не хочет отпускать память о тех, кто здесь жил.
Василий Образцов, поселок Атка, Магаданская область, 2016
Атка — одно из таких мест, которые вписываются в эту северную карту исчезнувших пространств особенно выразительно. Ее судьба типична для региона и в то же время уникальна, потому что в Атке особое внимание привлекает ее положение между дорогой, горами и пространством, которое долгое время существовало именно для движения, а не для стабильной жизни. Атка была основана как поселок-сервис, узел на длинной трассе между Магаданом и глубинными рудниками. Ее функция не была связана с добычей напрямую, она обслуживала движение: автоколонны, дорожников, ремонт оборудования, снабжение.
п. Атка, дом н. 10 на ул. Ленина, 1957 // Василий Образцов, поселок Атка, Магаданская область, 2016
Поселок был основан в 1934 для строительных нужд колымской трассы. К 1938 году в Атке функционировали три гаража, механический цех, электростанция, три котельные, водонапорная башня, пожарная станция, нефтебаза, клуб, две столовые и множество жилых домов. В период с 1950 по 1954 годы были возведены санаторий, баня и два жилых здания. Здесь была школа, клуб, жилье для дорожников, гостиница для водителей, узел связи. Атка была маленьким, но живым поселком, который держался на постоянном движении транспорта и на том, что трасса Колымы нуждалась в обслуживающих точках. Для детей и подростков Атка становилась целым миром: один магазин, одно футбольное поле, несколько улиц, заснеженные холмы за домами и ощущение защищенности в маленьком сообществе.
Распад СССР стал для таких поселков ударом, от которого уже не было шансов оправиться. Поток грузов уменьшился, автоколонны почти исчезли, ремонтные базы сократили, многие рабочие уехали, а инфраструктура начала разрушаться. Отключение отопления ускорило процесс умирания. Дома замерзли за один сезон, стены начали распадаться, крыши проваливаться. Так Атка вступила в свое нынешнее состояние — пространства, в котором жизнь остановилась, но следы людей остались.
Почта в п. Атка, 1957 // Василий Образцов, неизвестное здание в п. Атка, 2016
В 2020 году здесь оставалось 300 человек, спустя год — уже 20, а в 2024 насчитывался всего 1 человек.
Универмаг п. Атка, 1930 — 1940-е // Заклюкова В. А., дом культуры в п.Атка, 1991 // электростанция (вид внутри), 1932-1933 // панорама п. Атка, 1992
Внутри домов лежит снег, школьные доски покрыты инеем, в кабинетах валяются тетради, на вешалках могут висеть забытые куртки, а на подоконниках остаются чашки. Это пространство выглядит так, словно люди вышли «на минуту» и так и не вернулись. Природа вступает в дома, постепенно разрушает стены, но внутри остается странная и тонкая тишина, которая производит сильное эмоциональное напряжение. В этом есть нечто поэтичное: пространство работает как память, как архив и как эмоциональный образ одновременно.
внутри домов п. Атка
п. Атка, Магаданская область
Для меня Атка — это еще и место личного опыта. Детское ощущение странного притяжения к заброшенным домам, смешанного с тревогой и восторгом, стало первой точкой соприкосновения с феноменом исчезающих пространств. Тогда это было просто чувство, не облеченное в слова. Сейчас, обращаясь к этой теме в исследовании, я как будто возвращаю себе ту раннюю эмоцию и перевожу ее в осознанный, исследовательский формат. Атка становится не только объектом изучения, но и личной точкой входа — тем, что Пьер Нора называл «местом памяти», соединяющим индивидуальное переживание с историческим процессом.
стоянка автомашин в п. Атка, 1958 // автомашина пожарной части на выезде бокса, 1958 // стоянка автомашин в п. Атка, наши дни
Кадыкчан: один несчастный случай стер целый поселок
Еще один полностью покинутый поселок — это Кадыкчан в Магаданской области. Название происходит от эвенского языка, где оно переводится как «маленькое ущелье» или «трещина».
Кадыкчан — один из самых выразительных примеров того, как возникает, живет и умирает северный поселок, полностью зависимый от работы одного предприятия. Его история начинается в годы Великой Отечественной войны, когда стране отчаянно требовалось топливо, а Аркагалинское месторождение становилось стратегически важным. Шахту и первые дома строили заключенные, среди которых был Варлам Шаламов, чей опыт жизни и работы на Колыме стал впоследствии одним из самых сильных текстов о советской системе. Пространство Кадыкчана уже на этапе основания впитывало в себя двойственность: официально это был рабочий поселок, но под ним лежала история лагерной нагрузки.
Поселок развивался постепенно и делился негласно на три части — Старый, Новый и Новейший Кадыкчан. Такое деление хорошо демонстрирует, как менялась логика освоения пространства. Старый Кадыкчан располагался ближе всего к трассе, он возник первым, и в нем чувствовалась временность — дома, служебные постройки, инфраструктура, созданная для быстрой эксплуатации. Новый Кадыкчан формировал кольцо вокруг градообразующей шахты № 10, где концентрировалась жизнь рабочего сообщества. А Новейший Кадыкчан, самый удаленный и самый современный, становился главным жилым ядром: пятиэтажные дома, школа, поликлиника, магазины, клуб — именно эта часть поселка давала ощущение устойчивого будущего.
эскиз перспективного строительства п. Кадыкчан, 1970-е // эскиз угольной шахты н. 10, п. Кадыкчан, 1960-е
В 1990-е Кадыкчан, в отличие от множества поселков, не выглядел обреченным. На момент закрытия он был перспективным поселком городского типа с новой инфраструктурой, центральным отоплением, рабочими службами. Здесь не было ощущения «временного лагеря», как в некоторых других северных точках. Однако вся эта стабильность держалась на одном — на угольной шахте. И когда в ноябре 1996 года произошел взрыв, унесший жизни шести человек, судьба поселка была решена почти мгновенно. Шахту закрыли, и Кадыкчан перестал быть нужным. Его не пытались перестроить, переориентировать, найти новую функцию. Как только исчез градообразующий центр, исчез и смысл существования всего пространства.
Жителям выдавали компенсации в зависимости от стажа (от 80 до 120 тысяч рублей) и предлагали уехать. В 2001 году дома законсервировали и отключили от электричества и тепла. Это стало началом физической смерти поселка. В северных условиях дома не выдерживают даже одной зимы без отопления: стены промерзают, трубы лопаются, бетон трескается, крыши под тяжелым снегом проваливаются. То, что еще недавно казалось современным, буквально на глазах превращалось в архитектурный каркас.
Общий вид п. Кадыкчан, 1970-е // празднование 30-летия победы в ВОВ, 1975
Тем не менее жизнь продолжалась еще почти десять лет в замедленном режиме. Несколько улиц оставались жилыми: Ленина, Строителей, Школьная, Южная. Эти маленькие очаги присутствия создавали странную атмосферу: вокруг — город-призрак, а в центре несколько светящихся окон. Это была последняя стадия существования поселка, когда память о прежней жизни удерживает пространство, даже если функции давно исчезли. Такое состояние можно назвать пороговым: Кадыкчан был уже не живым, но еще не умершим.
п. Кадыкчан, Магаданская область
п. Кадыкчан, Магаданская область
В 2010 году Кадыкчан окончательно опустел. Сегодня он представляет собой одно из самых впечатляющих пространств постсоветского распада. Разрушенные пятиэтажки стоят, как пустые короба, в квартирах много вещей, оставленных жильцами — книги, посуда, игрушки. Внутри тишина, нарушаемая только ветром, который гуляет по коридорам. Туман, снег и серые стены создают атмосферу, в которой почти физически ощущается слом эпохи.
п. Кадыкчан, Магаданская область
Кадыкчан — это не просто заброшенный поселок, а концентрат исторической логики региона: насильственного труда, индустриального рывка, веры в будущее, внезапной катастрофы и тотального исчезновения. Это пространство, которое показывает, насколько хрупкими были северные города, полностью зависимые от одного предприятия. И одновременно то, насколько устойчивой оказывается память о них.
Талая: поселок между исчезновением и надеждой на возрождение
панорама п.Талая, 1980 // Флорентьев Л. Я., министр сельского хоз-ва РСФСР (4-й справа) с руководящими работниками Магаданской обл. возле корпуса санатория «Талая», 1971 //главный корпус «Талой», 1954
Если Атка — это тихое угасание, а Кадыкчан — смерть, наступившая внезапно и окончательно, то Талая существует на особой стадии — стадии медленного умирания, которое неожиданно прерывается попытками вдохнуть в место новую жизнь. В этом есть что-то парадоксальное: пространство, которое десятилетиями теряло людей, вдруг снова становится объектом внимания государства. И именно поэтому Талая — один из важнейших примеров того, как северные поселки балансируют между пустотой и возрождением.
Талая получила свое название от одноименной реки, протекающей рядом, и была основана в 1934 году как совхоз. Это был не шахтерский поселок и не поселок лагерного типа, его функция изначально была хозяйственной. Но его судьбу определили минеральные источники: природная данность, которая способна формировать экономику так же сильно, как и месторождение угля. Уже в XIX веке их открыл купец Афанасий Бушуев, но настоящий импульс развитию поселка дал 1940 год, когда здесь открылся санаторий «Горячие ключи». Совхоз передал ему все свои постройки, включая электростанцию и баню, и именно вокруг санатория начало складываться новое пространство курортного поселка, удаленного от больших городов, но притягивающего людей за счет природных свойств воды и лечебных грязей озер Щучье и Налимное.
В конце 1940-х и в 1950-е санаторий рос: строились спальные корпуса, водолечебница, грязелечебница, жилье для сотрудников, школа, детский сад, клуб. В начале 1960-х строительство курорта было завершено, и Талая стала поселком городского типа, в котором жизнь текла в размеренном режиме советского курорта. Здесь было свое сообщество, свои праздники и сезонные потоки людей. На пике развития, в 1989 году, в поселке проживало более четырех тысяч человек. Место казалось живым, полноценным, устойчивым.
Дом отдыха «Талая», 1954 // помещение ванного корпуса курорта «Талая», 1954 // работники совхоза «Талая», 1934-1937
Но после распада СССР Талая начала стремительно терять население. Курорт больше не функционировал в прежнем объеме, экономическая модель распалась, многие специалисты уехали. Постепенно поселок стал переходить в состояние тишины. Даже в 2010-е здесь оставалось всего несколько сотен жителей — обслуживающий персонал, рабочие, те, кто не захотел уезжать.
В 2019 году Талая официально лишилась статуса поселка городского типа и стала обычным поселком. Это было признанием ее упадка. Однако парадоксально, что именно в этот момент началась обратная тенденция. В 2021 году в поселке построили теплицы, где теперь выращивают огурцы, помидоры, клубнику — маленькое, но символическое возвращение производства. В том же году стартовала масштабная реконструкция курортно-оздоровительного комплекса. В 2022 санаторий был отреставрирован, и это стало первым визуальным знаком того, что место может быть не только умирающим, но и обновленным. Строительство новой линии электропередачи и подстанции призвано подключить Талую к энергосистеме Магаданской области, чтобы избавиться от дорогой дизельной генерации, а значит, поселку дают шанс на экономическое будущее.
санаторий «Талая» после реставрации 2022 года
В моей памяти Талая выглядела совершенно по-другому. Это было место, в которое мы ехали несколько часов, и которое меня полностью разочаровало после долгой дороги. Там были обшарпанные старые стены, с которых лезла штукатурка, плитка отсутствовала квадратными метрами, и общая атмосфера была очень запустевшая. Помню свою грусть, когда узнала, что в здешней школе 15 учеников. Поэтому было огромным удивлением увидеть, что санаторий привели в порядок, я даже сначала не могла поверить своим глазам. Было очень странно осознать, что на такие отдаленные и погибающие места все же выделяются деньги и их пытаются реабилитировать. Но безусловно, это очень приятно, потому что я бы никогда в жизни не поверила в то, что Талую отреставрировали, без доказательств. Однако статистика с населением по-прежнему неутешительная. По данным на 2025 год в поселке проживает 243 человека, среди которых: - 7 детей до 6 лет - 12 подростков от 7 до 17 лет - 29 молодых людей от 18 до 29 лет - 112 взрослых от 30 до 59 - 70 пожилых старше 60 лет - 13 долгожителей старше 80 лет
Статистика, к сожалению, говорит о том, что поселок на грани вымирания, так как детей и молодых людей значительно меньше, чем взрослых и пожилых. Так как младшее поколение меньше привязано к месту, люди будут стремиться уехать. Единственный шанс на выживание — уплотнение районов, для этого людям с более мелких поселков необходимо переехать в Талую.
поселок Талая в настоящее время
статистика населения поселков
Таким образом, Талая — это точка напряжения между прошлым и будущим, между пустотой и жизнью, между эстетикой распада и надеждой на восстановление. В этом смысле она является логическим завершением триады Атка — Кадыкчан — Талая: трех состояний пространства, трех форм времени и трех способов человеческого присутствия в мире, который стремительно меняется.
Лиминальность: пространство между жизнью и исчезновением
Заброшенные поселки Магаданской области — это пространства, существующие на границе. Они не живые, но и не окончательно умершие. Их нельзя назвать руинами в привычном смысле, здесь все еще стоят дома, висят шторы, лежат чьи-то вещи, иногда в заброшенных зданиях слышно, как ветер хлопает дверями, будто возвращая поселку голос. Они напоминают не завершенное место, а место в процессе — переходное, пороговое. Такое состояние Виктор Тернер называл лиминальностью — фазой «между», где привычные структуры исчезают, но новые еще не оформились.
Лиминальность пересекает и пространство, и время. Заброшенный поселок — это территория, которая как будто вышла из общего хода истории. В Атке жизнь не оборвалась резко, поселок медленно выдыхался, как костер, который никто не подбрасывал. В Кадыкчане же переход случился мгновенно: взрыв на шахте, принудительное переселение, отключение тепла, и пространство моментально оказалось по ту сторону жизни. Талая, напротив, застряла в зыбкой середине: поселок, который десятилетиями угасал, но вдруг оказался втянут в процесс реставрации. Он как будто колеблется между распадом и возрождением.
Пространство лишено статуса, который был ему привычен: школа больше не школа, дом больше не дом, магазин больше не магазин. Но они и не становятся окончательно мертвыми объектами, они зависают в неопределенности. Визуально такая лиминальность проявляется особенно сильно: выбитые стекла, граффити, занесенные снегом коридоры, заброшенные детские качели, перекошенные двери.
Северные поселки дают возможность увидеть ту тонкую грань, когда пространство уже перестало быть для людей, но еще не стало частью природы. Это редкое состояние, которое почти невозможно наблюдать в больших городах. И, возможно, именно поэтому заброшенные поселки вызывают такое сильное визуальное и эмоциональное напряжение: мы видим процесс исчезновения, который обычно скрыт от глаз.
п. Кадыкчан, Магаданская область
Психогеография: как пустые поселки воздействуют на человека
Ги Дебор писал, что город воздействует на человека не только как структура, но как поток ощущений: маршруты, ветры, пустоты, запахи, свет. Психогеография — это способ описать, как пространство формирует эмоции. Если перенести его идеи на северные поселки, становится ясно: заброшенность — это не отсутствие, а воздействие в чистом виде.
В таких местах человек ведет себя иначе. В обычном городе мы движемся по логике социального обмена: транспорт, магазины, люди, шум. В заброшенном поселке эта логика исчезает, и на первый план выходит чувственность пространства. Даже короткая прогулка по пустой улице становится событием: шаги громче, ветер более ощутим. Человек становится не участником городской жизни, а наблюдателем чужого прошлого.
Пространство превращается в архив телесной памяти. Это вызывает состояние тревоги, но одновременно и глубокой созерцательности. Атмосфера заброшенности формирует эмоциональную структуру, отличную от любой городской.
Талая производит другое ощущение. Здесь пространство постоянно накладывает на посетителя двойной сдвиг: между настоящим и прошлым, между надеждой и разочарованием. В отреставрированном санатории чувствуется надежда на развитие туризма, но она соседствует с пустыми улицами.
Именно по этой причине заброшенные поселки так сильно воздействуют на воображение: они не просто показывают пустоту, они порождают новый способ восприятия мира, в котором история ощущается телом.
п. Кадыкчан, Магаданская область
Места памяти: архивы времени в исчезающих поселках
Пьер Нора говорил, что «места памяти» возникают там, где живая память больше не работает. Когда реальная связь между обществом и прошлым разорвана, пространство начинает выполнять функцию архива. Заброшенные поселки — предельно точный пример такого процесса.
Человеческая жизнь перестала здесь продолжаться, но следы этой жизни не исчезли. Заброшенный дом становится не «домом», а местом памяти, где функция исчезла, но значение усилилось. Пустые классы в школе, вывески магазинов, клубы, где давно не звучала музыка, детские игрушки в квартирах — все это превращается в музей без табличек. Именно поэтому такие поселки и воспринимаются как феномены одержимости: они заставляют человека непрерывно думать о прошлом, которое не вернуть.
Кадыкчан — самое концентрированное «место памяти». Во-первых, это память об исправительных лагерях, так как поселок построен репрессированными людьми, буквально на костях (впрочем, как и многие другие в Магаданской области). Во-вторых, его закрыли насильно, переселив людей. Поэтому их присутствие осталось буквально внутри пространства: брошенная мебель, записки, книги, одежда, фотографии. Нора называет это «кристаллизацией памяти» — моментами, когда прошлое уплотняется до предметов. Заброшенный поселок становится текстом, написанным одной эпохой, но читаемым другой.
Талая — место памяти иного рода. Она не мертвая, но уже не живая, и потому память здесь не статична. Возрождение санатория превращает место в палимпсест: новый слой ложится на старый, переписывая его не полностью. Пространство становится напоминанием не только о прошлом, но и о том, что прошлое можно реконструировать. В этом смысле Талая является примером того, как местами памяти становятся не только застывшие руины, но и живые поселки, у которых осталось слишком много следов исчезнувшей жизни.
«„места памяти“ — это утрачиваемое нами прошлое, которое еще живо где-то в сознании социальной группы, но в скором времени может исчезнуть навсегда… […] Места памяти не появляются сами собой. У них есть причина существования: они живут благодаря желанию помнить. […] В „местах памяти“ находит убежище и „кристаллизуется“ сама память.» [1]
Как искусство формирует взгляд на заброшенность
Когда мы оказываемся в заброшенном поселке, мы воспринимаем его не только таким, каков он есть на самом деле, но и таким, каким нас научили его видеть. Пустые дома, распахнутые ветром двери, обледеневшие коридоры — все это уже встроено в культурный код. И этот код создан не только историей, но и искусством: кино, живописью, видеоиграми.
Может показаться, что мы считываем атмосферу заброшенности «напрямую», но на самом деле мы постоянно соотносим увиденное с образами, которые живут в массовом воображении. Искусство становится фильтром, который делает реальность выразительнее и драматичнее. Оно формирует ожидания: как должно выглядеть «пространство после людей», какие эмоции оно вызывает, какие истории мы в нем предполагаем.
XIX век, Аббатство в дубовом лесу
Реальность заброшенных поселков удивительно перекликается с полотном Каспара Давида Фридриха: хрупкая человеческая архитектура, разрушенная временем, противостоящая вечности природы.
Сходство не только визуальное, но еще и философское. Каспар Давид Фридрих превращал руины в символ духовного кризиса и одновременно в пространство для созерцания. Заброшенный советский поселок, каким бы индустриальным ни был его фундамент, создает похожее ощущение: перед нами следы человеческой гордыни и одновременно чувство непрочности всего человеческого.
Каспар Давид Фридрих, «Аббатство в дубовом лесу», 1809-1810
Сталкер Тарковского: архетип заброшенного пространства
У Тарковского заброшенное пространство — это место испытания, порога, внутренней трансформации. В реальных поселках Магаданской области возникает схожий эффект: пространство не просто пустое, оно проверяет человека на способность выдерживать тишину и неопределенность.
«Зона» — пугающее, но при этом привлекающее людей место. Пространство веры, аномалий и загадок предстает в виде обветшалого, заброшенного места. Иногда кажется, что загадки в целом эквивалентны заброшенности, потому что она хранит историю, но не рассказывает ее до конца, оставляя место для интерпретаций.
Андрей Тарковский, кадры из фильма «Сталкер», 1979
Воображение
В целом все искусство в той или иной степени развивает воображение и открывает новые просторы для размышлений.
Одним из ярких примеров для меня является сцена из мультфильма «Анастасия», где Анастасия приходит в заброшенный дворец Романовых. Она почти полностью забыла свое детство, проходившее в королевской семье, но, оказавшись там, обрывки воспоминаний начинают складываться в единый нарратив. Она вспоминает о балах, проводившихся в зале и на эмоциональном и телесном уровне проникается пространством, что и помогает ей впоследствии вспомнить, откуда она.
Так же, как и Анастасия, мы можем достраивать заброшенное пространство вокруг себя, фантазируя о том, что могло здесь происходить. И эти фантазии, таящие в себе загадку, всегда приносят удовольствие, потому что начинаешь чувствовать себя причастным к чему-то большему, чем твоя собственная жизнь.
Дон Блут, Гари Голдман, «Анастасия», 1997
«The Last of Us» и эстетика постапокалипсиса
Через сюжет игра показывает то, что было утрачено (привычный уклад, семья, друзья) и заставляет нас мириться с новой реальностью и тоской в ней. С одной стороны, это пространство постапокалипсиса и ужаса, в котором приходится выживать по зверским законам, а с другой — пространство полной свободы, где ты не скован социальными устоями и преградами. Прежнее мироустройство рухнуло и с ним все рамки, в которые себя загнало человечество.
Разницу между художественным образом и реальностью понять не всегда просто: видеоигры научили нас видеть в заброшенности сюжет, ожидать тайны или угрозы там, где раньше была только пустота.
Но, в отличие от художественных вселенных, реальные поселки намного тише, медленнее, тяжелее. Там нет драматичной музыки, но тишина производит самое сильное впечатление.
Кадры из игры «The last of us»
Искусство не просто изображает заброшенность, оно создает язык, через который мы ее читаем. Благодаря этому языку пустые дома становятся не просто остатками поселков, а символами прекращенной жизни, своеобразными хрониками утраты.
Поэтому, когда мы входим в такие пространства, мы видим одновременно два слоя:
реальность поселка — холодную, разрушенную, молчаливую, и его художественного двойника — эмоционального, метафоричного, драматизированного.
И в наложении этих двух слоев рождается то особое чувство, которое трудно бывает описать.
Вывод
Заброшенные поселки Магаданской области показывают, как человеческая жизнь вплетается в пространство и как быстро эта связь может оборваться. Атка, Кадыкчан и Талая представляют три разных сценария исчезновения: постепенное угасание, внезапный обрыв и существование на границе между жизнью и возможным восстановлением. Вместе они демонстрируют, что исчезающие территории — это не просто пустота, а материальные носители памяти.
Такие места оказывают сильное впечатление потому, что находятся в пороговом состоянии. В них сталкиваются прошлое, которое еще ощутимо, и будущее, которое уже невозможно представить. Это состояние фиксирует время особым образом: человек начинает замечать детали, к которым обычно равнодушен, и острее чувствует хрупкость любого человеческого присутствия.
Актуальность исследования усиливается современными демографическими процессами. Согласно данным российских ученых, с 1989 по 2020 год население сократилось примерно в 70% городов страны. В конце XX века началась масштабная депопуляция городов и сел, особенно на севере и востоке. По статистике Росстата, только в 2020 году в Приволжском федеральном округе население уменьшилось на 110 800 человек, в Сибирском — на 54 200, в Дальневосточном — на 21 300. Эти цифры показывают: массовое исчезновение населенных пунктов — не исключение и не локальный феномен, а важный социальный процесс, продолжающий формировать российские пространства.
Психогеографический взгляд помогает объяснить, почему пустые поселки воздействуют на восприятие. Их тишина и отсутствие функции высвечивают пространство как таковое. В таких условиях активируется воображение: человек пытается восстановить жизни, которые здесь были. Это напрямую связывается с теорией «мест памяти» Пьера Нора, по которой пространство становится хранителем истории в тот момент, когда обычная жизнь из него уходит.
Художественные образы заброшенных территорий в кино, живописи и играх усиливают этот эффект, предлагая культурный язык для переживания распада и забытых мест. Благодаря им мы видим в таких поселках не только следы утраты, но и особую атмосферу, которая позволяет ощутить течение времени.
Сабанчеев, Р. Ю. КОНЦЕПЦИЯ «МЕСТ ПАМЯТИ» ПЬЕРА НОРА КАК СПОСОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ / Р. Ю. Сабанчеев. — Текст: электронный // CyberLeninka: [сайт]. — URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kontseptsiya-mest-pamyati-piera-nora-kak-sposob-istoricheskoy-rekonstruktsii/viewer (дата обращения: 25.11.2025). [1]
Деиндустриализация, кризис, катастрофы: как появляются города-призраки Подробнее на РБК: https://trends.rbc.ru/trends/social/61263ba09a79473e409999c3?from=copy. — Текст: электронный // РБК: [сайт]. — URL: https://trends.rbc.ru/trends/social/61263ba09a79473e409999c3 (дата обращения: 25.11.2025).
Управляемое сжатие. — Текст: электронный // 7×7: [сайт]. — URL: https://lr.semnasem.org/vorkuta/ (дата обращения: 26.11.2025).
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ М. ОЖЕ «НЕ-МЕСТА ВВЕДЕНИЕ В АНТРОПОЛОГИЮ ГИПЕРМОДЕРНА». — Текст: электронный // CyberLeninka: [сайт]. — URL: https://cyberleninka.ru/article/n/retsenziya-na-knigu-m-ozhe-ne-mesta-vvedenie-v-antropologiyu-gipermoderna/viewer (дата обращения: 26.11.2025).\
Посёлок Атка. — Текст: электронный // KolymaHistory: [сайт]. — URL: https://kolymahistory.ru/atka (дата обращения: 26.11.2025).
Посёлок Кадыкчан. — Текст: электронный // KolymaHistory: [сайт]. — URL: https://kolymahistory.ru/kadykchan (дата обращения: 26.11.2025).
Посёлок Талая. — Текст: электронный // KolymaHistory: [сайт]. — URL: https://kolymahistory.ru/talaya (дата обращения: 26.11.2025).
Население поселка городского типа Талая Хасынского района Магаданской области. — Текст: электронный // BDEX: [сайт]. — URL: https://bdex.ru/naselenie/magadanskaya-oblast/n/hasynskiy/talaya/?utm_referrer=https%3A%2F%2Fyandex.ru%2F (дата обращения: 26.11.2025).
Как возможна символическая смерть? Экскурс в теорию обрядов перехода. — Текст: электронный // HSE: [сайт]. — URL: https://spb.hse.ru/ixtati/news/472666216.html (дата обращения: 26.11.2025).
https://en.wikipedia.org/wiki/Atka,_Russia#/media/File: Laika_ac_Abandoned_Train, Atka(6457675267).jpg (дата обращения: 26.11.2025).
https://www.kolymastory.ru/glavnaya/panoramy/panoramy-poselok-atka/ (дата обращения: 26.11.2025).
https://kolymahistory.ru/atka (дата обращения: 26.11.2025).
https://kolymahistory.ru/kadykchan (дата обращения: 26.11.2025).
https://kolymahistory.ru/talaya (дата обращения: 26.11.2025).
https://ru.pinterest.com/milaxsilvas/cinema/ (дата обращения: 26.11.2025).
https://ru.pinterest.com/pin/the-desolation-of-desire-the-cinematography-of-stalker--425730971042311759/ (дата обращения: 26.11.2025).
https://www.imdb.com/title/tt0079944/mediaviewer/rm3678740480 (дата обращения: 26.11.2025).
https://ru.wikipedia.org/wiki/Аббатство_в_дубовом_лесу#/media/Файл: Caspar_David_Friedrich_-Abtei_im_Eichwald-_Google_Art_Project.jpg (дата обращения: 26.11.2025).
https://www.youtube.com/watch?v=sJKMvJHYz3Q (дата обращения: 26.11.2025).
