Я скучаю по месту, где никогда не была
Рубрикатор
БЛОК 1 (1) Введение
(2) Личный корпус (3) Медийный корпус (3.1) 1 фильм (3.2) 2 фильм (3.3) 3 фильм
(4) Механизм возникновения тоски (4.1) Утрата места
(5) Визуальный семиотический разбор (5.1) Детство (5.2) Сугробы (5.3) Общность (5.4) Уникальность (5.5) Принадлежность
БЛОК 2 (1) Принадлежность и идентичность
(2) Вывод (3) Источники
БЛОК 1
(1) Введение
неизвестно «Дети на снежной горке перед домом культуры» 1988/ «Возле школы» 1981/ неизвестно «почтовое отделение» 1981
Это исследование о местах, которое невозможно вернуть, но которые продолжают жить в памяти так сильно, будто принадлежат нам по праву рождения. В моем случае речь идет о Севере, не географической точкой и не административной зоне, а о пространстве, которое я унаследовала через рассказы и фотографии. Я формулирую главный вопрос работы так: как можно скучать по тому, чего никогда не переживал? Как возникает чувство родины, особенно в пространствах без собственного опыта? Почему образ Севера: холодного, трудного, едва населенного, становится для меня эмоционально ближе, чем реальный город в котором я родилась?
Тоска по «несвоему» месту, распространенный человеческий феномен: мы можем скучать по эпохам, в которых не жили, по детству, которого не было, по идеализированным 90-м или наоборот, по будущему, которое нам обещали фантастические рассказы. Мой же случай конкретен, это Север, не вымышленный, а реальный, тот в котором росли мои родители, но которого больше не существует. Если я поеду туда сейчас, я окажусь не «там»: это уже другое пространство, другая инфраструктура, другие дома, другие люди.
Мой Север — отсутствующий. Утраченный.
Оставшийся только в памяти других и в тех визуально-эмоциональных фрагментах, которые я превратила в свой личный миф.
Поэтому эта работа о месте, но не о географии, не о климате и не о краеведении. Она о механике возникновения чувства принадлежности к месту, которое ты никогда не переживал телом. О том, как семейная память становится собственной идентичностью. О том, как мифологизация пространства — через кино, визуальную культуру, детские истории формирует ощущение «своего» дома сильнее, чем реальный опыт. О том, как мы конструируем воображаемые территории, чтобы заполнить пустоты в собственной истории.
Моё исследование пытается собрать этот многослойный Север: реальный, утраченный, медийный, мифический и понять, как они накладываются друг на друга, создавая чувство дома, которое держится не на географии, а на памяти, образах и тоске.
(2) Личный корпус
Моя мама росла в Новом Уренгое, в Ямало-Ненецком округе в городе на краю карты. Вокруг лесотундра, карликовые березки и вечная мерзлота. Это были 70-е года. Там жизнь всегда ощущалась нелегкой, магазины пустые, продукты ограниченные, многое менялось бартером: «красная икра за банку сгущенки». Зимой в город могли забрести волки, которые искали еду, тогда для жителей объявлялся домашний режим. Так граница между человеком и природой становилась тонкой и незаметной. Школу бывало закрывали на недели и месяцы, потому что ветер мог сорвать тебя прямо с крыльца, а снег завалить с головой. Мама говорит, что северная буря всегда знала, что человек слабее.
из личного архива Юлии Быстрицкой
Детство там было другим, ярким, острым. Игры были простые, но каждая становилась приключением. Они прыгали в сугробы со второго этажа, потому что снег лежал высокими стенами. Рыли снежные туннели, длинные подземные города. Иногда солнце не вставало неделями и город погружался в сумерки, а когда появлялось, то катилось по горизонту, словно игрушечное. Такой был мир Севера прошлого. В этих рассказах всегда чувствуется какая-то северная свобода, дикая и практически первобытная. Многие даже не жили в домах, семьи первых горожан, располагались в специальных фургончиках, стоявших на окраине.
Полгода тьмы, сугробы 3 метров высотой
неизвестно «Школьники спускаются со снежной горки» 1964/ Ю. Левянт «На саночках"/ неизвестно «Вид на деревню Чернильникова» 1958
Весной город менялся, наступала водная катастрофа. Снега начинали таять и огромные лужи покрывали город. Взрослые и дети строили лодки из листов пенопласта и переплывали их, чтобы добраться до школы или работы. Мама очень любила кататься на таких плотах, она рассказывала, что можно было подплыть к самому подъезду — вода доходила до ступенек. Я нахожу это достаточно забавным, когда город перестает быть твердым и становится жидким. И как-будто такое возможно только там, люди Севера готовы были это принять, мне тяжело представить, что-то подобное в большом городе. Ну и конечно, северное сияние! Видеть северное сияние, как что-то обыденное, это невероятно. Мама говорила, что самое красивое сияние она видела лишь однажды, оно было красного цвета и напоминало купол цирка.
Мамины истории не наполнены жалобами о трудностях, они скорее наследство. Север научил видеть красоту там, где другие увидели бы лишь трудности. Я всегда чувствовала эти рассказы, не как ее прошлое, а как наше общее. Меня притягивало пространство рядом с ледниками, тихое, странное, где человек становится острее и внимательнее.
неизвестно Новый Уренгой 1995
(3) Медийный корпус
Чтобы обратиться к образу севера в медийной области, необходимо проанализировать фильмы, в которых север, в принципе, встречается. Я обращусь к 3 фильма, созданным в период с 2007 по 2018, такая выборка освещает взгляды нескольких поколений на идею о севере
Начнем с фильма, который стал частью моей истории и детства «Рождественская история» 2007. В истории героя Николаса я могу найти много параллелей с моим личным ощущением севера, как суровая северная зима, маленькие сообщества, семейные ритуалы и заботы.
(3.1) 1 фильм
Север в фильме существует как пространство из сказки, но не лишенное жестоких жизненных контекстов. Долгие, темные ночи, снег и лед, все работает на ощущение принадлежности к утилитарному сообществу и недоступным тайнам. Присутствует идея о переосмысление среды в общинную форму, заботу, взаимозависимость, дом в условиях изоляции. Все тут воспевает внутреннее тепло на фоне внешнего холода. Так мы видим и как место Лапландия, близка к образу Советского Севера.
фрагменты из фильма «Рождественская история» 2007
Героями место посещено, пережито, однако оно явно имеет черты мифичности и идеализированности. Пространство, где всегда блестит снег, а дома тепло, невзирая на внешнюю стужу. Тоска по месту явно превращается в миф о своем доме. Как бы это не звучало парадоксально, но тут север-это идеал тепла и принадлежности на фоне холода и переносимости.
Север — утопическая родина, где даже холод, есть форма тепла. Здесь реализуется то, что Йи-Фу Туан называл топофилией — эмоциональной привязанностью к месту, возникающей не из обладания, а из чувства узнавания. Место глубоко человечно, не просто пейзаж, а символ внутренней укорененности.
(3.2) 2 фильм
Вторым примером станет фильм «Выжить в Арктике» 2014. Тут мы видим совершенно другой Север: бури, снег, ледяной океан, опасности, дикие животные. Север абсолютно нелюдим, он как стихия, как испытание. Мы сново встречаем образ семьи, дети в поисках отца «мотив поиска». Так Север становится пространством небезопасным, но значимым. Кинематографические приемы, демонстрируют силу и доминацию природы на человеком, складывается ощущение ничтожно малой принадлежности к месту.
фрагменты из фильма «Выжить в Арктике» 2014
Тут не найти комфорта, исключительно место крайности, что снова возвращает к истории моей семьи. Область освоенная «группа смелых людей в снегах». Образ Севера здесь, исключительно пространство возникновения идентичность через отчуждение и испытание, что формирует чувство принадлежности через вызов и преодоление. Здесь проявляется то, что можно назвать рефлексивность ностальгией, которая говорит о невозможности возвращения. Тоска тут не по дому, как месту, а по принадлежности.
(3.3) 3 фильм
Третий фильм «Территория» 2015. Фильм о советской геологоразведке. Мы видим открытые ледники, склоны, безлюдные поля. Человек лишь часть огромной стихии. В таком пространстве только труд становится для героев формой самоидентификации. Север тут не фон, а проект сообщения людей. Север как пространство действия.
Новая мысль, которую можно выделить, это то что герой одержим идеей места, он «знает» его еще до реального опыта. Так мы видим Север родиной, но не по месту рождения, а по выбору труда. Так только от отчасти пережитое физическое, становится идентичностью.
фрагменты из фильма «Территория» 2015
Такая память принадлежит не индивиду, а группе, через рассказы, ритуалы, учения, конструируется определенный образ пространства. Герой фильма одержим местом, до столкновения с личным опытом, там мы понимаем, что память о месте может быть лишь фантазией вызванной под влиянием коллектива, может принадлежать через память других.
Анализируя блок о Севере в медиа корпусе, можно понять, что в каждом фильме возникает вопрос, что делает Север родным? Его можно пережить, преодолеть, унаследовать, ощутить, полюбить. Во всех фильмах присутствует единая семиотика Севера: белое пространство, «свет в темноте», малое сообщество, изоляция, медленный ритм. Мы видим, как фильмы формируют разные типы отношений к месту: Север как дом, Север как испытание, Север как идея. Так Север становится не географией, а эмоциональный конструктом, образуя тоску по не пережитому, а идейному.
А что такое, тосковать по месту, которого не существует?
(4) Механизм возникновения тоски
Из чего складывается чувство тоски? Помимо эмоционального вовлечения, важную роль играет именно коллективная память, где личные переживания соединяются в единую ткань. Истории становятся способом пережить дистанцию, между личным и тем, что принадлежит общей памяти. С течением времени такие образы начинают жить собственной жизнью и уходят в медиа-память. Медиа-память по Морису Хальбваксу, всега коллективна, она структурирует личное через социальное. Но для людей не переживших что-то действительно, это лишь имитация памяти, что-то для удовлетворения потребности «прикоснуться» к данному прошлому.
карта Ханты-Мансийского округа
Здесь и возникает грань между реальным и воображаемым местом. Место опыта — это география тела, физических ощущений. Место воображения — это пространство мифа. Моя тоска по Северу балансирует между ними: она хочет реальности, но довольствуется образом. Коллективная память структурирует это воображаемое пространство через устойчивые мифы. Такая тоска это не только чувство, но и медиальный процесс.
Но вне этого, она продолжает выполнять свою основную функцию: напоминать о расстоянии между тем, что мы помним, и тем, что мы переживаем.
(4.1) Утрата места
неизвестно «Дети на снежной горке перед домом культуры» 1988/ «Возле школы» 1981/ неизвестно «детская игровая площадка» 1986/Джузеппе Торнаторе «Проспект Ленинградский» 1999
Неся в своих рассказах, места, которые когда-то были схожи с описанием, они будут жить с той же форме, даже несмотря на фактические изменения или исчезновения. Так пространств переходят в плоскость памяти, где прошлое начинает звучать громче настоящего. Я упоминала это в части о личном опыте семьи, нынешний Север, мало похож, на пережитый моей мамой. Потеря «реального» Севера из прошлого порождает миф о «настоящем Севере» — чистом, нетронутом, вечном. Эта идеализация утраты делает Север утопией: местом, куда невозможно вернуться, но можно бесконечно стремиться.
В терминах Марка Оже, это превращается в феномен post-place identity — идентичности без реального места, когда принадлежность строится не на географии, а на памяти и эстетике. Так рождается особая форма «северной» тоски: ностальгия не по дому, а по самой возможности иметь дом.
(5) Визуальный семиотический разбор
В визуальной семиотической культуре Север можно описать как пространство предельных состояний.
Между жизнью и ожиданием, между спокойствием и испытанием, между теплом и холодом. Пространство играет двойную роль: оно несёт в себе ощущение свободы и одновременной изоляции. Бескрайние снежные поля создают чувство бесконечного горизонта, но в то же время ограничивают движение, превращая пейзаж в метафору внутреннего одиночества. На этом фоне маленькие дома — тесно прижатые друг к другу коробки — выступают как символ общины, утилитарного тепла, человеческого присутствия в среде, где всё остальное подчинено стихии. Свет в окне, мерцающий сквозь полярную ночь, становится знаком связи и заботы, ответом на пустоту.
(5.1) Детство
Детство в пространстве холода, ощущается сильнее, радость-звонкая, страх-глубокий, одиночество-настоящее. Маленькие открытия кажутся большими, потому что вокруг так много пустоты. На Севере детские чувства становятся масштабнее: ты не просто играешь на улице — ты сталкиваешься со стихией; не просто растешь, а проживаешь каждую эмоцию так, словно она впервые случилась на Земле.
неизвестно «Когалым» 1986/ Анатолий Андреевич неизвестно 1975/ неизвестно «детская игровая площадка» 1986/ Андрей Бабушкин неизвестно 1982/Сергей Сухарев «В полете» 1980
(5.2) Сугробы
В пространстве вечных снегов, сугробы это архитектурный язык Севера. Они меняют ландшафты и каждый день погружают жителей в новый город. В сугробах есть и опасность, и игра: можно провалиться, можно построить крепость. Они символизируют хрупкость опоры и одновременно её необходимость, ведь именно преодолевая эти белые барьеры, человек ощущает свою связь с Севером сильнее всего.
Елена Рогова «Расчистка улицы от снега» 1970/ неизвестно «Мыс каменный заполярье» 1975
(5.3) Общность
На Севере дома стоят тесно, чтобы пережить ветер. Условия лишения много и важности человеческих взаимодействий, отсюда и ощущение общности, которое трудно воспроизвести в другом месте. Без «я тебе — ты мне» не выжить. Общинная жизнь тут рождается из необходимости, но со временем превращается в ценность. Люди делятся едой, вещами, теплом, эта зависимость друг от друга создает чувство устойчивости и способности пережить долгую ночь.
неизвестно «Вид на Мурманск»
(5.4) Уникальность
Север, пространство «элитарных» переживаний. Место, доступное узкому и исключительному кругу. С уникальной мифологической культурой, природными явлениями, древними загадками, неизведанными широтами. Ощущение масштаба природы, её величия, ничтожности собственного бытия, недоступность ландшафтов и изысканность животных, все это делает встречу с Севером особенной. Север не раскрывается случайному взгляду, он требует терпения, тишины и внутренней готовности принять масштаб пространства. Но в этом уменьшающемся масштабе и рождается опыт — чувство, что ты приближаешься к самому первозданному миру, который существует независимо от человеческой истории и желания.
неизвестно 1980-е
(5.5) Принадлежность
Именно эти образы — холод, пустота, свет, тайна, испытание, семья, все делает Север носителем тоски. Соединение несовместимого, место становится не просто ландшафтом, а состоянием- пространством, где человек ищет себя и ощущает свою принадлежность.
БЛОК 2
(1) Принадлежность и идентичность
Граница между «чужими» и «своими» тут не проходит только по биографии, она формируется ощущением узнавания. Легко ощутить привязанность к месту, которого ты фактически не посещал: феном «родного без опыта» возникает, когда пространство резонирует с внутренними структурами человека. Это не ностальгия по прожитому, а ностальгия по возможности это прожить, по тому, что могло бы стать частью твоей истории.
Север с открытыми горизонтали и минимальной визуальной информацией, создает пространство для воображаемых проекций. Человек вступает с ним в диалог, как наследник несложившейся биографии: место становится способом ощутить принадлежность не по средствам происхождения. а по совпадению внутренней интонации.
Михаил Грачев «неизвестно"/ неизвестно «Мороз водит хоровод с детьми» 1985
В образе Севера есть сильный эффект «вневременности»: сложно фиксировать события, но легко состояния. Именно поэтому такое место становится исключительным, где идентичность можно собрать заново, пустота ландшафта, позволяет отделить себя от накопленных контекстов.
Белл хукс подчёркивает, что дом — это прежде всего внутренняя укоренённость, а не географическая точка. Север, при всей своей внешней суровости, предоставляет редкую возможность такого внутреннего «домостроительства»: человек находит принадлежность не потому, что здесь его ждут, а потому что пространство освобождает от необходимости быть тем, кем он был раньше.
Я скучаю по месту, где никогда не была
неизвестно «Дети катаются на санках» 1972
(2) Вывод
Исследование показало, что Север формирует особый режим восприятия пространства. Здесь место становится не просто фоном, а активном участником человеческой жизни, влияя на нее. Северное молчание оказывается не пустотой, а состоянием насыщенности, в котором каждая деталь приобретает вес. Именно поэтому все здесь звучит громче и значительнее.
Север становится не географией, а логикой чувств. Он формирует особый вид чувствительности, в котором важны внимательность, терпение и готовность видеть смысл в медленных переменах. Через осознание пространства, феноменологии, личную и коллективную память, я обнаружила, что северный опыт, есть опыт встречи человека с самим собой, с прошлым и настоящим. Эта работа — попытка зафиксировать такие встречи и дать им форму. Она растёт из историй и собственных наблюдений, но опирается на широкие идеи, позволяющие увидеть общее и закономерное.
Данное исследование это попытка передать движение, от ощущения, от личного, от коллективного. И именно так я надеюсь, вы это ощутили: как внимательное собирание следов северного опыта, попытку удержать и осмыслить то, что обычно остаётся незаписанным — тонкость переживаний, их связь с местом и то, как пространство формирует человека, оставаясь при этом внешне неподвижным, а возможно даже не пережитым.
(3) Источники
Space and Place: The Perspective of Experience / Yi-Fu Tuan — University of Minnesota Press, 1977. [Электронный ресурс] — URL: https://hdl.handle.net/11299/51383 (дата обращения: 10.10.2025)
Non-Places: Introduction to an Anthropology of Supermodernity / Marc Augé — Verso, 1995. [Электронный ресурс] — URL: https://archive.org/details/nonplacesintrodu0000auge (дата обращения: 03.11.2025)
Belonging: A Culture of Place / bell hooks — Routledge, 2009. [Электронный ресурс] — URL: https://archive.org/details/belongingculture0000hook
On Collective Memory / Maurice Halbwachs — University of Chicago Press, 1992. [Электронный ресурс] — URL: https://archive.org/details/oncollectivememo0000halb (дата обращения: 17.11.2025)
семейный личный архив
семейный личный архив
семейный личный архив
(дата обращения: 20.11.2025)
